Как вариант названия: Год Бафомета.
Декабрю.
Музыке Einsturzende Neubauten,
Великим Can и их песне “She brings me rain”.
Сашеньке моей любимой.
Всем тем женщинам, что были рядом,
Посвящаю.
Питер 2001-20.…г.
***
Всё это происходит потому, что у правительства снова не нашлось денег на снег. Вот он и не выпал, затянув маленькую паузу между осенью и зимой в собственную компактную бесконечность. Соответствующая ориентации небесного тела под названием Земля в пространстве дозировка солнечной радиации, от которой зависит наше восприятие освещённости и тепла, уже приготовила ландшафт к зимнему спектаклю. И отсутствие снежного покрова воспринималось как странная, противоестественная заминка в программе пьес. Декорации стояли невостребованными, освещение же превращало незадрапированое снегом пространство в некое подобие электризованного склепа. Эту странную метаморфозу претерпело всё - авто, пешеходы, движущиеся навстречу, потерявшие листву деревья, всё превратилось в собственную тень. Даже рекламные щиты, нагло плевавшиеся неоном и галогеном в ночь, в раз словно опустились на глубину несколько километров в неподкрашеную снегом мглу. Гигабайты отличной, но до бессмысленного чуждой графики заменили залитый солнцем мир. Даже громады зданий, не удовольствовавшись превращением в ледяные подводные мавзолеи, попрятались за полями не прозрачной полиэтиленовой плёнки и пластиковыми щитами с рекламой. Рекламой, не рекламирующей ничего, кроме этого странного места между двенадцатым и тридцать первым декабря.
Космические расстояния, отражённые взглядом в мутных зеркалах асфальта. Жёлтые аквариумы фонарного света и островки гниющей листвы. Тени людей, словно глубоководные рыбы, странные, дышащие чуждой жизнью куски холодной энергии неначавшейся зимы. Отсутствие наличности на транспорт. Недостижимые караваны авто, уходящие в никуда по скручивающейся лентой Мебиуса улице. Холод и космические расстояния. Vyt rf;tncz этой зимой больше чем обычно людей сломается, сойдёт с ума. Их механизмы откажутся действовать больше в маленьких штампованных комнатках типовых зданий. Они обхватят руками свои непослушные головёнки, опускаясь на безликий линолеум пола, и взвоют. В первый и последний раз за чётко отмеренную программой социального обеспечения жизнь. Паучки синих сирен тронутся в путь по паутине лазерных всплёсков, маленькими радарами пробираясь к намеченной цели. Освобождая жилплощадь для бесчисленных родственников, знакомых, новых квартиросъёмщиков. Говорят, их отвозят на свалки. Или просто стирают. Я не считаю ни один из вариантов объективным. Хотя и один и другой верны.
Как просто людям потерять себя, всё, что они считали близким, родным, живым, дорогим мёрзнущему в клетке под одеждой сердцу, в это странное время. Кажется, что кора мозга пытается превратиться в подобие иссечённой трещинами, вымерзшей земли, раскинувшейся на сотни и тысячи километров этого, ставшего вдруг Врагом, мира. Мысли, чаяния, планы, ещё вчера казавшиеся такими обыденными, сгибают спины под гнётом тотального бесснежья, непрерывно шепча – нет больше надежды. Красная птица, запертая в убогой костяной тюрьме, начинает судорожно бить крыльями, причиняя боль. Кажется ещё миг, и она сломает запоры и вырвется на свободу, что бы фениксом кровавым осветить, спасти, убить этот кошмар. В такие дни мысли о смерти становятся чем - то, сродни мыслям солдата об оставленном вдали доме. Смерть – истинная родина выживших в декабре.
И вот в тот самый миг, когда ты понимаешь, что этот космос готов поглотить тебя окончательно – холодная чуждая графика, наконец, утопит твои глаза – позывными с ебаных спутников доносятся до тебя ледяные, полные сарказма голоса барыг. Сотовые оживают. Сознание возрождает в памяти, казавшиеся бессмысленными ещё мгновение назад комбинации цифр. Истово нордическая, эксгумированная минуту назад на потребу момента логика связывает эти коды из семи символов с географическим положением и привязке к нему некоторых конкретных людей, выставляя приоритеты в списке исходя из сравнительного анализа их финансового и душевного благосостояния на текущий момент времени. Как хуёвый компьютер она начинает работать. Телефоны начинают звонить и в этот миг масса чужих тебе в принципе людей, да и людей ли, вдруг становится твоими знакомыми, спутниками, собеседниками, друзьями. На несколько ближайших часов. С этой секунды твоя жизнь начинает наводняться событиями в бешеном темпе. Маршруты выверены с точностью до шага, амфетаминовый психоз охватывает всё вокруг. Откуда - то из небытия извлекаются купюры: деньги на транспорт, на метро, на такси до ближайшей круглосуточной аптеки, на колу без кокаина, модные бренды сигарет. Амфетамин, как иллюзия жизни, кружит головы в плавном некромантическом танце.
Для меня, Ивашки, помнящего родство, белый всегда был цветом траура. Именно в знак траура по былой девичьей жизни невест обряжали в белое. Теперь, в мире, вставшем с ног на голову, этот цвет, ухмыляясь своим истинным смыслом, окружает нас повсюду. Белые траурные халаты врачей в клиниках, ванны для омовения траурно белого цвета, тарелки с эксгумированной пищей. В городах несчастных, слепеньких роботов - самоделкиных бал правит некрокультура – испражняться в белый унитаз, принимать ванну, есть, справляться о здоровье, писать нелепые письма на белой бумаге – геральдика смерти повсюду. Слепцы не осознают всей красоты намёка, что ж…
В тот момент, когда игла, проткнув твою кожу, пробивает стенку вены, ты вдруг осознаёшь всю бессмысленность происходящего. Разум, этот капризный, вздорный ребёнок, ещё бьётся в истерике первой волны прихода, когда шквал осознания, вместе со сворачивающим твою кровь препаратом пробегает по телу. Бессмысленно. Всё. Всегда. Вмазываться, вести здоровый образ жизни, кончать жизнь самоубийством, читать этот текст.
Именно для того, что бы снова обрушить на себя всё величие, всю тотальность этого холодного, нечеловечески правильного императива я делаю себе инъекции. Снова и снова я разбавляю свою кровь ядом, дабы на его примере ощутить весь окружающий меня яд. Может быть, именно это и называется психологической зависимостью... Хотя психика тут не причём. Путаница в терминологии, вечная проблема синтаксиса. Стоп. Хотя псайко, как один из инструментов, взаимосвязанных с разумом, наверное, имеет место быть. Разум…прОклятое слово. Не хочется вставать в подрагивающий от вожделения хвост необъятной очереди обезьян, именующих себя философами, дабы в стотысячный раз повторить избитые, и что важнее всего – теоретические истины по проблеме этого противоречивого инструмента. Очередь, как вы догадываетесь, приведёт орущих приматов к воротам кладбища. Не некоего, ещё более гипотетичного рая или ада, а банального, с разворованными могилками кладбища, где возомнивших себя носителями высшей истины с аппетитом скушают черви. Такая хуйня, ребятки, вступайте в ряды общества книголюбов. А я посмеюсь. Или поплачу, что, в принципе одно и тоже.
Разум это ржавый молот. Но как может плотник зависеть от молотка.… Хотя, оглядываясь, снова вызывая к жизни то гаденькое чувство, которое вызывает брошенный через плечо взгляд, я вижу, что в мире вокруг правят всё - таки молотки. Тысячи несчастных плотников гибнут, их инструменты, повинуясь вложенной в них программе способны лишь на изготовление гробов для хозяев, столь опрометчиво превратившихся в рабов. Я стараюсь не оглядываться. Это ещё более бессмысленно, чем вмазываться амфетамином.
***
Иногда случается, что скорости бывает слишком много. Помню один из декабрей, в ту зиму я делал себе инъекции почти каждое утро. Моя жена уходила на работу, торговать сраной пиротехникой на занесённый снегом пятачок перед метро. Стоять в моём старом пуховике на морозе и всовывать школьникам шутихи и петарды. Двенадцать часов в сутки на улице за десять долларов в день. Я просыпался, где то часа в четыре пополудни, и сразу же, ну может быть, вдавив в корпус кнопку на электрочайнике, набирал телефонный номер. Через какое то время на другом конце провода снимали трубку, и заспанный голос знакомого человечка (теперь, по прошествию времени, я покупаю speed у него) после нескольких минут пререканий выражал согласие отправиться со мной. Мы проходили огромные расстояния пешком, аскали у метро на транспорт или инсулиновый шприц, считали копейки, но, в конце концов, добирались до обшарпанных дверей забытой богом квартиры. Там я мог взять амфетамина в кредит, просто так, да как угодно, главное – взять. Опустить в карман свёрнутый полиэтиленовый пакетик. Выйти из подъезда, вернуться домой, в свою холодную комнату в коммунальной квартире. Подождать, пока приятель вскипятит в ложке раствор. Выбрать иглой варево и сделать укол. Откинуться на диван и открыть свои глаза истинному дню.
После этой нехитрой, но повторяющейся изо дня в день процедуры, собственно говоря, и начиналось моё утро. Я вскакивал, прополаскивал пересохшее на приходе горло остывшей за время моих хождений водой из электрочайника, закуривал сигарету, если таковая имелась. И мир искрился вокруг. Предновогодние хлопоты, перестрелка неоновых всполохов в чёрном небе, кружащийся над головами прохожих снег уносили меня в предшествующие затяжной зимней ночи сумерки. Съездить до лотка, где на морозе охуевает любимое тобой существо, выпить чашку дешёвого кофе в безымянном кафе, позвонить сгинувшим в марихуановом дыму знакомым. Тогда мы с женой пушерили планом, да и другой, попадавшей в наше поле зрения по милости барыг наркотой в качестве дополнительного заработка. Ничего серьёзного – так, перепродать пару тройку кружек анаши, предварительно накрутив цену примерно рублей в 200 – 300 на каждую. Вечера проходили в предвкушении телефонных звонков, и они не заставляли себя ждать. Порой стук в наше окошко, мы снимали комнату на первом этаже, раздавался глубокой ночью, но мы были рады гостям. Водоворот лиц, музыки, косяков и пакетиков со скоростью нёс нас глубже и глубже в пучину психоделической зимы.
Музыка… Большинство наших тогдашних знакомых играли что-нибудь, или же просто мнили себя музыкантами, впрочем, одно не так часто мешало другому. Многие из них сделали себе первую инъекцию в нашей прокуренной, освещённой свечами и закрытыми цветными фильтрами светильниками комнате. Музыка…. Раздолбанный магнитофон со снятой передней декой и подключённый к самопальным колонкам играл сутками напролёт. Einsturzende Neubauten, Can, Coil, Portishead, Merilyn Manson,Horhe Reyes,Комитет Охраны Тепла, Джа and Joy divisions, охрипший и опизденевший Егорка Летов сотоварищи – поток имён и мелодий захватывал озябшие с мороза уши вновь прибывшего и уже не отпускал.
Ночные радиостанции, гоняющие транс, drum’n’base и прочую торчально – танцевальную муть, вносили некоторое, надуманное впрочем, разнообразие в плэйлист. Паутинки звуков падающие в шум, скрип, шелест голосов. Психостимуляторы и канабиноиды способствуют общению, мы использовали это их качество с той истеричной жадностью, которая может пробудиться лишь у осознающих ту ледяную кувалду вселенского одиночества, что с каждым мигом вбивает нас всё глубже и глубже в землю. Сколько десятков тысяч слов было сказано друг – другу за нашим низеньким столом, окрашенным неизвестным мастером в чёрный цвет, сколько гениальных музыкальных проектов, рассыпавшихся на составляющие с открытием станций метро, было создано. Сколько текстов и музыки было придумано, записано на обрывках бумаги, сколько литров чая и кофе выпито, сколько бумажных листов с чьими то набросками и нотами выброшено или сожжено.
Многих из моих тогдашних знакомых угнетала приходящая за вспышкой навеянного скоростью оптимизма депрессия. Состояние, когда данные пару часов назад обещания и клятвы начинали казаться чем то ненужным, далёким, словно вырванным из сна. Люди, принятые посреди ночной круговерти образов за друзей обращались в дебеловатых монстров. Даже простое, столь любимое человеком думанье, превращается в тяжкий труд – мыслям приходится пробиваться сквозь окутавшую всё вокруг ватную пелену психического истощения. Бесперспективняк - плоская, но очень подходящая для описаний следующих за амфетаминовым взлётом падений метафора. Впрочем, все сочинения на эту тему будут изобиловать различными «без» и «бес».
Бессмысленно, безрадостно, бесполезно, безразлично, безнадёжно, бездарно – редко кто на моей памяти мог выдержать тяжкий груз этих слов на своих, охваченных утренним тремором плечах. Ссоры, размолвки, расставания, слёзы и боль – вот цена, которую платят неофиты за причащение к миру вечности, кружащейся в белой неге за стенками вен. Именно эти страшные для них часы впоследствии и служат основным поводом для отказа от дальнейшей практики употребления амфетаминов. Может быть это и правильно – я давно уже вышел из возраста наркопрозелитства, зачастую совпадающего с пубертатным, что бы советовать кому бы то ни было избранную мной лично тропинку к смерти. Все пути никуда не ведут – фраза, приписываемая устам Мексиканского индейца, как нельзя лучше отражает моё мнение по этому вопросу. Нет разницы, как будет называться тропа – спорт, алкоголь, духовность или сибаритство, hard or soft drugs – всех идущих по ним равно ждёт один результат. Есть ли смысл кричать о преимуществах своей тропки или о недостатках чужих? Извечный вопрос слепого, живущего в мире ответов. Хотя иногда мне кажется, что речь здесь идёт даже не о тропинках, а о спутниках, которых мы выбираем. Спутники, провожатые и поводыри, бесспорно, являются вопросом личных предпочтений. По Сеньке и гробик, дорогие мои товарищи.
В те минуты, когда червь восхода пробирается в комнату сквозь пыльные стёкла и шторы два ангела скорости предстают перед покрасневшим от недосыпа взором марафонца. Depression and Paranoia - вот их сакральные имена. Бороться с ними значит лишь ещё больше визуализировать этих стражей выхода, питать их силой до тех пор, пока рухнув без сил человек полностью не окажется в их власти. Ангелы жестоки, давно известно, как они поступают с проигравшим. Со всей своей, выпитой из тела такого «бойца» мощью, со всем своим ангельским цинизмом они поимеют побеждён
